Лу старался не показывать, что устал и выбился из сил: беседа длилась уже более двух часов, а поток вопросов все не иссякал. Его реакция замедлилась и стала более «тяжелой». А Макдона снова вернулся к вопросу о деньгах.
– Честно говоря, – сказал он, – многие из нас полагали, что у вас уже есть средства частных благотворителей, которые дадут возможность начать работу на леднике.
Эта реплика обрушилась на Лу, как удар кувалды. Он попытался собраться с мыслями и объяснить, что в поисках финансовой поддержки обращался к крупным компаниям и частным лицам, но никто из них не дал однозначного согласия на участие в проекте.
Ах, вот что сбило с толку Макдону и его коллег! В течение нескольких недель, предшествующих нынешней встрече, Лу рассылал им бодрые отчеты о своих встречах с состоятельными любителями военной истории и с другими людьми, которые могли помочь организаторам экспедиции. Вероятно, чиновники неправильно истолковали смысл этих сообщений. Он решили, что дело уже в шляпе.
Тут вмешался Джим Блоу и попробовал выручить Лу:
– Как вы думаете, когда потенциальные спонсоры дадут вам более или менее определенный ответ?
Но Лу уже выбили из колеи. Он не заметил, что Блоу подсказал ему, как выйти из положения, и легкомысленно бросил:
– Ну, это не так важно. Думаю, это вопрос всего лишь каких-то шестидесяти четырех тысяч долларов.
На этом Макдона был готов свернуть дискуссию. Он не хотел бы, чтобы его снова кто-то вводил в заблуждение. По-видимому, заново встречаться, чтобы еще раз обсудить этот проект, он тоже не планировал.
– Проделанная вами работа достойна восхищения, – сказал он. – Вы действительно на славу потрудились. Но вы же знаете, что финансирование – это всегда больной вопрос… Насколько мне известно, на затратную полярную экспедицию денег у нас нет, во всяком случае в этом году.
И добавил:
– В идеале мы бы хотели разыскать каждого пропавшего без вести солдата, где бы он ни находился. Но реальность такова, что средств на это не хватает.
Правда, слабую надежду Макдона все-таки дал. Он сказал, что если Лу каким-то образом доберется до Гренландии, обнаружит биплан и его экипаж, а также представит неопровержимые доказательства этой своей находки, DPMO уже не сможет остаться в стороне от этого проекта.
Таким образом подполковник сослался на предписание Конгресса США, вышедшее в 2010 году. Тогда конгрессмены под давлением семей пропавших без вести военных распорядились, чтобы государственные органы ускорили расследования и поиски. Была принята поправка к федеральному закону, которая получила название «Акт о пропавших без вести», или поправка № 10. В ней говорилось о том, что необходимо создать единую и всеобъемлющую программу по поиску солдат, пропавших во время Второй мировой и вьетнамской войн, «холодной войны», войны в Корее и операции в Персидском заливе. Конгресс потребовал, чтобы на эти цели были выделены ассигнования и довольно обозначил задачу: DPMO должны были предоставить достаточно средств, чтобы к 2015 году он существенно увеличил количество возвращаемых на родину солдат – с 85 человек в год до 200.
Позже в электронном письме Макдона снова напомнил об этом моменте: «Не забудьте о том, что я вам сказал о десятой поправке. Если вы сможете добраться до Гренландии и обнаружить самолет, ситуация радикально изменится».
Но тогда, во время встречи, Джеймс Макдона был настроен скептически. Над проектом сгустились тучи, а надежда была слабой, как пробивающийся сквозь них лучик солнца.
– Сейчас у нас январь, а вы хотели приступить к работе в мае, – констатировал подполковник. – При этом у вас до сих пор нет спонсора. Это значит, вы не начнете, как планировали?
– Похоже, не начнем, – вздохнул Лу.
И все же он не сдавался. Хватаясь за соломинку (или, может, пытаясь нанести последний удар?), он произнес:
– Так как же теперь быть? Посмотрите на собранный материал. Разве можно на этом останавливаться?
И, наконец, финальный аргумент:
– Конгресс очень заинтересован в поисках. Вы же видели, они прислали письма в поддержку экспедиции.
Но это прозвучало уже как крик отчаяния. Все собравшиеся за круглым столом сознавали: сложно найти конгрессмена, который упустит возможность публично высказаться в пользу скорейшего возвращения на родину героев Второй мировой.
Джоан Бейкер, судмедэксперт DPMO, устало закатила глаза. На лице у нее было такое выражение, будто она не может понять, зачем потратила свое драгоценное время на пустые разговоры.
– Мы в департаменте видели много таких писем, – холодно произнесла она. – Может, кто-то из конгрессменов захочет пожертвовать средства на проект?
– Я найду тех, кто захочет, – тихо, почти себе под нос произносит Лу, пока участники встречи расходятся. – Как всегда, все упирается в деньги, всего лишь в деньги.
Февраль – Март 2012 года
Четыре долгих гудка. Женщина берет трубку не сразу.
– Алло!
– Здравствуйте, Нэнси! Это Митч, снова звоню насчет Джона.
Я быстро перехожу к делу.
– Нэнси, у меня вопрос. Если бы нашли тело вашего брата, где бы вы хотели его похоронить?
– Ох, дайте подумать… – голос у Нэнси Притчард-Морган-Краузе певучий. – Брат служил Береговой охране, и, наверное, хорошо было бы ему вернуться в Академию. Но для начала надо его отыскать.
Я коротко рассказал ей о том, что у Лу и возглавляемой им организации North South Polar, которая готовит «Утиную охоту», возникает много трудностей – финансовых и не только. Затем поблагодарил Нэнси и попрощался.
Мы познакомились с ней семью месяцами раньше. Сейчас она живет в доме престарелых в Аннаполисе, штат Мэриленд. Эта стройная и симпатичная женщина восьмидесяти восьми лет с элегантной короткой стрижкой на белоснежно-седых волосах. Нэнси живет со вторым мужем, девяностолетним Биллом Краузе. Они с увлечением играют в крикет, с удовольствием балуют себя послеобеденным коктейлем, любят путешествовать, мило подтрунивают друг над другом и вообще наслаждаются общением.
Нэнси вышла за Билла после смерти Тика Моргана, лучшего друга ее брата Джона. Тик умер в 2004-м, немного не дожив до шестидесятилетней годовщины свадьбы. Этот день планировалось широко отметить, собрав всю большую семью. Семья собралась, но уже на поминки.
– Так я отдала дань уважения своему мужу, – говорила Нэнси. – Теперь очередь за братом.
В тот день, когда я приехал знакомиться, Билл подал нам напитки, а Нэнси листала длинными тонкими пальцами выпускной альбом Академии Береговой охраны 1938 года. Она легко переворачивала страницы и быстро находила ту, на которой рассказывается о ее брате Джонни: два года занимался футболом, два – боксом, помогал издавать годовой отчет и газету академии, был менеджером команды по баскетболу. А вот и шутливая характеристика, которую Нэнси читала и перечитывала бесчисленное количество раз:
«Перед вами – уроженец чудесного штата Калифорния. Характер этого человека подтверждает репутацию своей солнечной родины. Его улыбчивость и легкость в общении хорошо известны всем в академии. Он вскружил голову не одной представительнице прекрасного пола. Все они были готовы поверить любому его слову».
Нэнси с грустной улыбкой вспоминает «уверенного и даже немного самонадеянного брата», который был на девять лет старше нее. Он всегда был так добр и заботлив с сестренкой. Прошло почти семьдесят лет, но она не может без слез говорить о том, как мать позвонила ей в общежитие колледжа и сказала: «Нэнси, Джон пропал без вести».
Девушка тогда выбежала из здания и долго бродила по улицам, не обращая внимания на снегопад. Она понимала, что эту потерю не восполнит уже ничто и никогда.
Родители Джона Притчарда и все братья уже ушли в мир иной. Из ближайших родственников осталась только Нэнси. Военные в США называют такое родство аббревиатурой PNOK.[84] Это значит, что при нахождении останков она должна решать, где им покоиться. В 1975 году, когда Береговая охрана впервые попыталась отыскать «Грумман дак», Нэнси отнеслась к этой затее скептически.
– Тогда я сказала: «Оставьте его в Гренландии, пусть спит с миром в том месте, где произошла катастрофа». Мне не хотелось, чтобы кто-то еще рисковал своей жизнью.
Но теперь ее мнение изменилось:
– Конгресс заявил, что все пропавшие без вести на войне должны покоиться на родине, и я с этим согласна, – говорила мне Нэнси. – Раз все возвращаются, то, наверное, Господь поможет вернуть и тело моего брата.
Эдварду Ричардсону, которого его отчим Бенджамин Боттомс называл попросту «дружище», сейчас семьдесят семь. Но, погружаясь в воспоминания, он будто снова возвращается в детство.
– Главное, чему Бен меня научил – не обращать внимания на предрассудки, – говорит Эдвард. – Он иногда приводил с собой домой двух-трех солдат или матросов, которых «подбирал» вечером на остановке автобуса. Они ехали в город, чтобы пошататься и выпить. А Бен приводил их к нам и кормил домашним ужином. Помню, как-то пришел вместе с чернокожим парнем, а я до этого видел вокруг себя только белых. Наверное, я удивленно разглядывал этого человека, а Бенджамин сказал: «На земле много разных людей. У них разный цвет кожи, разный разрез глаз, но все они люди. Такими создал их Бог». Для меня это было важнейшим в жизни уроком, и я до сих пор его не забыл.
